О переходности общественного развития и общественного сознания как причине дефицита осмысленности и о пути его преодоления посредством осознания всеобщности 

 

Шачин С.В.

Мурманский Арктический государственный университет, г. Мурманск

 

Чтобы ответить на вопрос о сущности дефицита осмысленности существования, надо сначала разобрать сущность смысла, сущность человеческого существования, каким образом они соотносятся друг с другом, затем понять, что означает дефицит, понять причины этого дефицита, понять, почему подобный дефицит ведёт именно к нездоровью общества и личности, при этом осознать, каким образом личность и общество соотносятся друг с другом через нездоровье, и затем соотнести друг с другом все рассуждения по данным темам, что и позволит построить некую целостную теорию. Так мы бы и действовали, если бы взялись за дело по-немецки основательно и методично. При этом сама логика наших рассуждений привела бы к установлению внутренних связей между нездоровым человеком в психологическом отношении и дефицитом у него смыслов, между дефицитом осмысленности у людей и аналогичным дефицитом у общества в целом, между больным обществом и невозможностью быть в нём здоровым и много-много других связей, так что построенная теория была бы не линейной, а многомерной: мы приступили бы к решению проблемы одновременно с разных сторон.

Однако у нас нет места и времени для таких методических изысканий, поэтому мы выбираем путь интуитивного озарения, которое покажет нам ключевые характеристики современного российского человека и, как растение в семени, будет потенциально содержать в себе ответы на все эти сложные вопросы. От того, насколько верно это исходное озарение, зависит, каким образом будут даны эти ответы; а верность его будет заключаться в том, сумеют ли русские люди реально узнать самих себя в символическом описании этого озарения, или оно будет бесплодной субъективной рефлексией кабинетного мыслителя.

Так вот, такой ключевой характеристикой российского человека будет его распятость в сфере промежуточных состояний между разными эпохами в развитии общества, общественного сознания и индивидуальной духовной эволюции, и именно эта промежуточность даёт ему как приманку видимость спасения в сфере поверхностности и телесных наслаждений, но не позволяет ему слишком сильно отождествиться с этой сферой: мы все ощущаем близость новых исторических эпох и совершенно новых смыслов, которые будут качественно изменять смыслы существующие, страшимся прихода этих смыслов, стараемся преодолеть этот страх и, в то же время, увлекаемы некоей высшей судьбой к этим состояниям.

Конкретизируем мы эту интуицию как на уровне общественном, так и личностном. Будем действовать по принципу: от простого – к сложному, от общественному – к личному. В сфере общества Россия прошла только половину пути к формированию настоящего индустриального общества, с характерным для него сознанием убеждённого горожанина, который уважительно относится и к кормящему его крестьянину, но который способен качественно менять природную реальность так, что индустриальная деятельность гармонично развивается ради роста человеческого благополучия и в коэволюции с природой. При этом такая индустрия будет уже не повторением предыдущих этапов развития человечества, а предполагать совершенно новые принципы устройства производительных сил в том смысле, что всё больше рутинных видов деятельности будут отданы искусственному интеллекту, а на долю человека придёт творческое саморазвитие личности и установление отношений сотрудничества со своими союзниками. Однако перепрыгнуть в это светлое завтра за счёт разрушения якобы отсталой промышленности в 90-е годы не получилось, поскольку устойчивые инновации могут совершаться не путём разрушения старого, а путём его диалектического сохранения в трёх смыслах одновременно: рассмотрения того лучшего, что остаётся в старом, сохранения этого лучшего, но в изменённом виде, добавления чего-то нового, что раньше считалось принципиально невозможным и даже несерьёзным. Только привлечение всех трёх аспектов в комплексе, чему нас учат великие немецкие мыслители Кант и Гегель (которые именно в этих трёх смыслах употребляли понятие Aufhebung, что на русский язык ещё до конца не смогли адекватно перевести), и позволит говорить об удачности того самого качественного перехода, которым ожидаем и о котором повествовалось ранее. Очень просто было бы абсолютизировать только один из этих трёх аспектов, но это всё задерживает общество и личность в целом в промежуточном состоянии, пока, наконец, данная задача диалектического перехода в результате коллективного усилия не будет решена. Вот тогда-то в России и возникнет подлинная городская цивилизация в дополнение к развитию оригинальной цивилизации крестьянской (последняя сумеет обеспечить не только русских горожан, но, возможно, и весь мир качественными продуктами питания потому, что будет основываться на любви к родной земле и телесном развитии человека в смысле обретения им новых способностей, что сегодня могут показаться экстрасенсорными). Но это не означает, что все россияне уйдут в свои «родовые поместья»: горожане смогут принести крестьянам новые творческие обретения в смысле проникновения в глубинные тайны окружающего мира, своего человеческого существа и в смысле создания новых общественных порядков как альтернативы тем больным порядкам, поражённым вопиющей несправедливостью и тотальным отчуждением, что приводят к такому большому уровню коллективных страданий и к раннему уходу из жизни как единственно возможному протесту в этих условиях. Это означает, что режим выживания сменится на режим творческого развития, потому что только в этом случае Россия сможет сохраниться в обозримой исторической перспективе, а не превратиться в младшего брата Китая или в постоянного изгоя из европейской цивилизации на «века геополитического одиночества», что приведёт к окончательному растаскиванию нашей Родины на изолированные «кластеры», в каждом из которых будут имитационные порядки, а реальная власть уже будет принадлежать выходцам из иных социокультурных пространств, чем российское.

Этот общесоциологический анализ позволяет нам объяснить ситуацию «идеологической помойки», по образному выражению А. Зиновьева, в которой российское общество пребывает после крушения марксистско-ленинской идеологии в конце 80-х г.г., т.е. мешанины самых разных идеологических систем, которая устроена таким образом, что начинают усиливаться их недостатки, а достоинства каждой из этих систем оказываются нереализуемыми или же взаимно компенсируют друг друга в ходе конфликтного противостояния их сторонников (считающих себя единственно правыми). Описывать составные части этой мешанины несложно, они лежат прямо перед глазами: от традиционности идёт загримированный под современность монархизм и чинопочитание (поскольку современное российское чиновничество стремится стать закрытой привилегированной кастой); от западнического сознания идёт неолиберализм, который почему-то принимает форму пораженческого признания того, что России всю обозримую историческую эпоху предстоит быть отсталой и потому только обслуживающей Запад и Восток своим сырьём, своими землями (которые отдаются в аренду и пр.); от советского сознания идёт вера в высшую ценность социализма, которая причудливо переплетается с державной идеологией, но таким образом, что получается желание ничего серьёзного не менять, оставить всё как есть (а это приведёт к реализации варианта, который наиболее выгоден именно чиновничеству, как уже говорилось); наконец, интеллигенция, которая находится в состоянии «отщепенчества» и потому всё больше осознаёт, что от неё мало что зависит, исповедует (своеобразно понятый на русской почве) постмодернизм, согласно которому смысл бытия – в том, чтобы выгоднее себя продать в роли обсуживающего сословия для чиновничества и в лучшем случае творить в свободное время в качестве отдушины, не надеясь на признание результатов (единственная надежда – найти таких же единомышленников, что ведёт к «кружковщине» как форме общинного сознания). В нашем описании содержания общественного сознания не присутствует то, которое свойственно народу, то есть большей части россиян, что заняты выживанием; они – объект покровительственного патернализма чиновничества и последняя надежда для местного бизнеса в смысле выживания и его также, а для интеллигенции – также надежда на какое-то признание. Но чиновничество сохраняет дистанцию и инстинктивное опасение к народному русскому бунту, а интеллигенция знает только один способ растворения в народе – разные способы «опрощения», но её представителей не возникает желания и даже способности пожелать стать народными духовными лидерами, явить образцы праведности, потому что в духовную цельность не верят и её, честно говоря, лишены; или происходит всё большее выдавливание из системы тех, кто ещё сохраняет в себе стремление к личностной аутентичности и самостоятельному мышлению (в том числе и в форме подталкивания к эмиграции). Будучи лишённым духовного подвижничества интеллигенции, народ впадает в состояние тоски по чему-то более осмысленному, но в качестве возмещения принимает идолы общества массового потребления, которые приходят с Запада; и всё-таки качественных изделий человеческого труда в России очень мало, происходит много имитаций и в одежде, и в питании, и в транспорте, и в устройстве городской среды (чего стоят те же самые плохо построенные торговые центры, если не сказать радикальнее: разбухающие крупные города…), а критериев различения оригинала и подделок в народном сознании в области потребительской культуры не так уже много (остаётся чуть ли не последний резерв здесь: качественные продукты питания в летне-осенний период, особенно со своего участка земли).

Если бы начался диалог и дискуссия между представителями различных идейных ориентиров, движение в народ интеллигенции, уменьшение расстояния во всех смыслах между народом и чиновничеством, увеличение циркуляции во власти за счёт представителей интеллигенции и наиболее талантливых представителей народа (которые быстро бы учились великими педагогами-новаторами и сами были бы мотивированы к саморазвитию), то данная ситуация негативной конвергенции различных взглядов (описанная А. Зиновьевым) постепенно преодолевалась бы. Но пока что вместо диалога присутствует монолог, вместо способности выслушать другого – взаимное перекрикивание, общественное мнение жёстко формируемо СМИ, стереотипы мышления и социальной ориентации заменяют поиск новых решений, причём становится всё менее заметной грань между оппонентом и противником.

Наконец, нам осталось описать личность современного российского человека и прийти к выводу о том, насколько у неё ограничено пространство для самостоятельных решений и самостоятельных действий, и насколько благоприятнее выживать в форме коммунального сознания, с ограничением своего кругозора до уровня своей социальной группы, с отчуждённым отношением к государственным и коллективным интересам (они осознаются в лучшем случае в форме праздников, мероприятий или краткосрочного всплеска энтузиазма). Современный россиянин всё больше превращается в подростка, который не получил некоей высшей инициации (заключающейся в пробуждении в себе не житейского, в подлинно морально-практического разума, с его императивом «мыслить самостоятельно», с его способностью вырабатывать всеобщие принципы и «жить не по лжи»). Вместо этого россиянин на глубинном уровне осознаёт коллективную фальшь и неискренность, а также нестабильность существующих порядков общества «полупериферийного капитализма» (А. Бузгалин), но своей народной интуицией понимает, что распад этих порядком может повести к общенациональной катастрофе, и потому давайте продлим это промежуточное состояние на то время, пока будет ещё возможно… Найти опору в обществе, состоящем из частных собственников, как на Западе, у россиянина не получается (вообще традиция гражданского общества в России слаба, да и низкий уровень развития производительных сил, особенно в условиях деиндустриализации, не позволяет ему сформироваться). Найти защиту в коммунальности также становится всё сложнее в силу того, что пространство коллективной защищённости последовательно уменьшается, поскольку некий бюрократический молох постоянно требует показательных жертв отдельных членов (как правило, отличных от других), то есть коммунальность всё больше усиливает негативные черты при ослаблении момента взаимовыручки и взаимопомощи. Государственная бюрократия начинает слышать народ только тогда, когда требуется периодически повторяющееся общее одобрение существующего порядка, но по большому счёту не может считаться надёжной (поскольку преследует свои собственные интересы), а потому народ научился её обманывать с целью выживания, а бюрократия смотрит на это до определённого предела сквозь пальцы. Да в плане взаимоотношения между поколениями всё ещё действует поговорка «плохи те родители, что не поддерживают своих детей до их (детей) пенсии, а внуков – до совершеннолетия», поскольку среди молодёжи распространено «полу-образование» (которому не доверяют), а средние поколения в любой момент могут быть насильственным образом вышвырнуты из коммунальных порядков в форме описанной жертвы… Не проще ли устраивать свою молодёжь в форме передачи своего рабочего места и социальных связей в своём кругу по наследству? Не идём ли мы тем самым к квази-кастовой системе, где положение человека во многом предопределяется рождением, а смена социального строя возможна только в форме катаклизма?

Описание промежуточности современного россиянина как его главной характеристики в индивидуальном и коллективном смысле мы тем самым завершили. То, что эта промежуточность является ненормальным состоянием, вытекает из предыдущего анализа: ведь и сама болезнь является чем-то переходным между полноценной и счастливой жизнью и безнадёжной гибелью, и имеет самые распространённые две формы: хроническую и острую. Чтобы у болящей России нашёлся бы лекарь, он должен быть вооружён особым знанием, которое будет иметь нелинейный характер в том смысле, что причины такого кризисного состояния потери смыслов являются комплексными, и потому имеет место не одна, а целый букет болезней, что усиливают друг друга. То есть тенденции деградации социокультурной системы сначала надо суметь описать, а потому уже будут найдены идеи для их лечения. Философ не может заменить обществоведов широкого профиля, он может разве что предложить некую отправную идею-интуицию, которую они осознают в качестве того, что их всех объединяет, согласиться с нею, модифицировать через конкретизацию материалом из своих областей и применение к своей сфере, т.е. философ может выступить в роли методолога социального познания и терапии. И эта идея философа может быть также развитой исходя из своей логики уже в смысле ориентира для выздоровления.

  Таким ориентиром может быть выздоровление общества в смысле обретения целостности из разорванности и фрагментарности. По сути дела мы должны сначала постигнуть загадку самой целостности, и только на базе этого знания мы можем понять идею выздоровления в смысле преодоления тенденции «нисходящей эволюции» (А. Зиновьев). И если мы говорим не о механической, а об органической целостности, тот тут мы наталкиваемся на парадокс, который заключается в том, что она выражает в себе всеобщность бытия, т.е.  органическая целостность потенциально неисчерпаема по смыслам, но актуально представляет собой определённую форму выражения этой универсальности. То есть само человеческое бытие как разумное бытие вообще сначала должно открыться русским людям в тех аспектах, которые допускают своё выражение средствами искусства, религии и философии как образованиями Абсолютного духа; а потом это открывшееся содержание будет ориентиром для развития всех многообразных видов человеческой деятельности, высвечивающих новые грани этого всеобщего смысла. Данные абстрактные рассуждения приводят к неожиданному выводу: выздоровлению от дефицита осмысленности должен предшествовать творческий подъём российского общества, формирование новой среды самостоятельной мысли и поступков, установление представителями различных творческих сообществ контактов друг с другом. Именно в такой среде конкретная творческая личность получит защиту от негативных явлений коммунальности, что уже будет большим шагом вперёд, в направлении активизации творческого потенциала России. А новые обретения в смысле постижения всеобщности станут возможными тогда, когда достижения различных творческих сообществ окажутся открытыми друг другу, когда найдутся члены сообществ, способные к синтетической деятельности:  выразить опыт своего сообщества на символическом языке, понятном и доступном языку другого сообщества, причём последнее сумеет осознать в этом новом опыте способ выхода из внутренних противоречий или способ актуализации своего собственного потенциала, не реализованного в той форме осмысления истины, которая господствует в данном сообществе: начнётся взаимное диалектическое движение в смысле Aufhebung. Нам надо поразмышлять над тем, каким образом негативная конвергенция идей превратится в синергию, во взаимное усиление позитивно-прогрессивного содержания и компенсацию негативно-реакционного. Это будет первым днём рождения страны, вернувшейся с войны (И. Тальков).

Так, из идеи православного монархизма можно взять представление о хозяине земли российской, власть которого нацелена на благо всего общества, включая будущие поколения, а не на увеличение прибыли любой ценой: то есть, надо развить представление о домостроительстве как о праведной экономике, ориентированной не на обогащение элит, а на создание общегосударственного организма, который будет работать на благо каждого из его членов (а не поглощать их и жертвовать ими, как Молох). Но конкретизировать эту интуитивную идею можно на базе опыта советского планирования, который был ориентирован на сбалансированное развитие всей экономики с целью обеспечения устойчивого прогресса, причём критерии прогресса мы можем увидеть в показателях «индекса развития человеческого потенциала», разработанных современной экономической мыслью. Данный опыт всё более востребуется в глобальном масштабе в силу того, что справиться со всемирным экономическим кризисом можно только за счёт увеличения планомерности всемирного хозяйства, но для этого необходима выработка всемирного сознания человечества – тем самым Россия может активизировать ещё одну способность своей интеллигенции, которую Ф.М. Достоевский назвал «общечеловеческой отзывчивостью» (социальной опорой тут могут быть образованные русские люди, которые не потеряли любви к своей Родине, но жили на Западе как творческая элита, труд которой был там оценен и признан). Данная способность у нас имеется в силу нашего геополитического положения между различными культурами, в силу того, что мы сами образуем целый мир, а не замкнуты в определённую национальную культуру; следовательно, первым шагом к этому будет активизация диалога между национальными культурами внутри России. Также субъектом планетарного сознания может быть креативный класс, работающих в транснациональных корпорациях, который начнёт задумываться о смыслах своей деятельности в результате того, как под влиянием не потерявших духовные и гуманистические ориентиры культур станет способным к философскому способу мышления. Российская интеллигенция имеет опыт пребывания в таких сообществах, и необходима встреча социального слоя интеллигенции как посредника между разными культурами с интеллигенцией внутри транснациональных корпораций. Эта встреча приведёт к активизации сознания свободы, на которой так настаивает неолиберализм; однако ценность свободы лишится своей ограниченности уровнем исключительно негативной свободы и материального благополучия, но вберёт в себя новые смыслы: творческой самореализации личности ради осуществления всеобщей цели (рефлексивная свобода) в солидарных действиях людей и сообществ, заинтересованных в трансформации существующей институциональной системы в глобальном масштабе в направлении её гуманизации (то есть социальная свобода). Тем самым творческий человек будет опираться уже не на самого себя, а на другие творческие сообщества, создающие разнообразный мир, где всем интересно в силу того, что каждое сообщество видит и делает мир по-разному. Исламская культура может акцентировать необходимость пассионарного самопреодоления в смысле недостаточности идеала чистого материального благополучия для человека (почему он не остановится на достигнутом, как только добьётся желаемого им достатка), а также несёт в себе опыт социальной поддержки слабых за счёт сознательной помощи сильных, оказываемой своим братьям по вере и культуре, а также – опыт солидарного предпринимательства, не знающего финансовой олигархии. Под влиянием китайского мира русский человек сможет понять и оценить своих учителей и наставников, а также осознает свои родственные корни и восстановит целостность родового сознания путём обновления, включения в род представителей других национальностей, что может привести к рождению талантливого нового поколения. Индийский мир, с которым мы также будем всё больше соприкасаться, сможет передать нам свою тоску по сверхматериальному, а также свой опыт его непосредственного восприятия в жизни при условии иной организации самого процесса социализации: вместо идолов общества массового потребления подросток будет получать нечто вроде инициации, второго рождения, что приведёт к открытию в нём способностей разума и одновременно – пробуждения своего подлинного духовного я.

Надо отметить, что все эти трансформации сознания будут предполагать серьёзные изменения в общественных отношениях, поскольку существующая сырьевая финансовая и бюрократическая элита не будет допускать потерю господства. Возможно, эти изменения произойдут в контексте коренных изменений социального строя всего мира под влиянием всемирного кризиса. Мы, русские интеллигенты, можем только надеяться на то, что наша  деятельность по определению духовных ориентиров для общества будет содействовать тому, что эти изменения будут в меньшей мере стихийными, а в большей – сознательными.      

РОО Центр этики и эстетики Русского Мира