С.В.Шачин
кандидат философских наук, доцент кафедры философии и социальных наук
Мурманский Арктический государственный университет, г. Мурманск
Тема любви имеет два аспекта, которые диалектически дополняют друг друга. С одной стороны, она вообще не может быть предметом рационального дискурса, поскольку имеет отношение к внутренним, интимным вещам, которые не принято обнаруживать общественности; любовь не подчиняется человеческому разуму: невозможно заставить себя полюбить кого-то, как и невозможно требовать ответной любви – она либо есть, либо её нет, а как возникает – Бог знает. С другой стороны, с помощью разума можно понять некую глубинную сущность любви в том смысле, что наряду с индивидуальным аспектом в ней присутствует и всеобщность: мы видим, что только на основе любви возникают подлинные крепкие семьи и воспитываются дети, а значит, происходит отображение вечности в мире в форме смены поколений; именно духовно, душевно и физически здоровый человек оказывается способным любить, то есть от человека требуется большая подготовительная работа над собой, чтобы в ключевой момент своей жизни, когда приходит любовь, быть достойным её и создать вместе с любимым человеком единое целое, осознав себя в качестве половинок этого целого (а не разменять любовь на более низменные чувства или не утратить её в рутине и т.п.). Вот такая диалектика конкретной всеобщности присутствует в любви: любовь делает разумное существо универсальным и вместе с тем по-настоящему индивидуализирует, позволяет человеку найти какую-то более глубинную сущность, чем чувственный ум (отождествляющий самосознание с телом), или совокупность социальных ролей, разыгрываемых ради удовлетворения телесных потребностей или разнообразных страстей, или чем совокупность социальных условностей, которые усваивает человек в процессе социализации и которые делают его представителем определённого класса, сословия, социальной группы и т.д. Если есть какое-то надёжное косвенное доказательство того, что наша бытие не ограничивается чувственно-воспринимаемым уровнем, а наша личность – социальными отношениями, но и бытие в целом, и наш социальный мир укоренены в беспредельном, излучающим в материальный мир некое высшее наслаждение, знание, силу, благодаря чему и возможно преодоление тенденции нарастания энтропии – то это и есть чувство любви, которое каждый человек может испытать в своей жизни и после этого понять, что ни мир, ни общество, ни он сам вовсе не такие, как ему казались, и что есть в жизни некий подлинный смысл, рождающий в тебе самом что-то более высокое, чем эмпирический субъект. По преданию казаков Волгоградской области, на человека (прежде всего – на мужчину) смотрят особенно пристально высшие силы (родственники, в том числе и из пакибытия, ангелы, да и сам Бог) во время трёх основных событий в жизни: как родился, как женился и как умер. Это значит, что все эти три события имеют глубинную взаимосвязь, один и тот же источник, и человек, испытав все три из них, как раз и получает доступное его силам и пониманию разгадку на загадку своего существования (кто я, откуда я пришёл и куда иду).
Любовь никогда не пребывает в покое, она постоянно изменяется и в то же время сохраняет некую высшую сущность, на которую намёком было указано в предыдущих рассуждениях. К тому же любовь – субстанция очень тонкая, она не даёт никаких гарантий, она может приносить не обязательно наслаждения, но и безмерные страдания, причём последние также могут изменяться по степеням: от невыносимых от неразделённой любви до постоянных из-за разочарования в том, что любимый (любящий) оказался в реальности вовсе не таким, как он представлялся в свете любви… Также любовь испытывает изменения во времени, которые могут вести к развитию в смысле углубления в её сущность и открытия любящими всё нового содержания; так и к деградации, к потере достигнутого, к растворению любви в рутине и – в конечном счёте – к превращению любви в свою противоположность: в ненависть. Также любовь не имеет чётких границ и определений, почему за любовь часто принимается влюблённость, страсть, ревность, желание обладания; любовь может хорошо начаться, но выродиться в отношения «палач» – «жертва», в борьбу за лидерство, кто-то из партнёров может попытаться «хорошо устроиться» в жизни за счёт другого, а кто-то будет вынужден нести свой и чужой крест… Построить науку о любви – значит, объяснить её содержание как диалектически развивающийся процесс, в ходе которого партнёры постоянно сталкиваются с глубинными, экзистенциальными конфликтами и через их разрешение переходят к новому содержанию, более или менее стабильному и понятному им обеим, начинают вырабатывать коллективное самосознание, адекватное этому содержанию, пока наконец на достигнутой стадии не вызреют новые конфликты, указывающие на необходимость перехода к более глубокому уровню. А затем эта теория укажет на состояние нарушенности, утраты любви, превращения её в ослепление, в душевную и духовную болезнь, причём она укажет на те экзистенциальные конфликты, которые были разрешены неправильно или были загнаны вглубь, что и приводило к искажениям. Кроме того, данная теория обязательно выйдет на уровень социальной критики и покажет те предпосылки в процессе социализации, которые должны быть созданы для того, чтобы любовь могла нормально развиваться, а люди были бы способными испытывать это вечное чувство и духовно обогащаться при этом (а не обжигаться на ней, как ночная бабочка на пламени свечи). Далее эта критическая теория покажет, каковы господствующие в данную эпоху и в данном обществе установки общественного сознания, и соотнесёт эти установки с теми, которые необходимы людям для того, чтобы быть в состоянии любить и быть любимыми; именно на основе этого анализа теория объяснит эмпирически наблюдаемый феномен уменьшения объёма любви и ослабления её духовной глубины в тот или иной исторический период, а также укажет на те изменения в общественных отношениях и в общественном сознании, которые необходимы ради того, чтобы преодолеть кризис любви на коллективном уровне. Так что в данном абзаце по сути дела была в абстрактной форме предложена программа исследований, которые будут вести в кооперации друг с другом философы (выступающие в роли методологов), социологи (выступающие в роли критических теоретиков), психологи (они будут конкретизировать изложенные выше методологические идеи и вырабатывать практические рекомендации по преодолению патологий в области любви), деятели культуры (которые будут выражать открывшийся им опыт любви в художественной форме), историки (которые будут искать в любви в её различных формах, в том числе и патологических, скрытые движущие силы прошедших событий), культурологи (которые будут сравнивать разные содержания любви в прошлом и а настоящем, в разных культурах и у разных народов), лингвисты (которые могут помочь нам, русским, углубить языковые средства для выражения любви на базе открываемых ими правил «языковой игры» у других народов, а также на основе углублённого знания языка наших предков, знавших о любви больше, чем сейчас и использовавших другие способы её обозначения и осмысления) и мн.др. Наверное, нужен настоящий Институт любви, который возникнет в условиях, когда наше общество наконец сумеет преодолеть виток «нисходящей эволюции» (А. Зиновьев); а пока мы ещё на нём находимся, надо по крайней мере создать социальную сеть из межличностных контактов творческих людей и людей науки, которые так или иначе занимаются описанными проблемами, а также какое-то гражданское сообщество, которое будет выполнять целый ряд функций, практически вакантных в современном обществе. Дело в том, что, исходя из логики капитализма, существуют и развиваются только те сферы деятельности, которые выгодны, поэтому можно считать более или менее «закрытой» область знакомств как предмет работы разного рода брачных агентств. Но к любви надо молодёжь готовить (иначе в бюро знакомств будут приходить люди, уже уставшие от жизни); надо воспитывать в них определённые «демографические установки», как пишет Ю. Крупнов (иначе любовь будет редуцирована до преходящих наслаждений); надо помогать воспринять адекватные для поддержания здорового социума роли, причём особенно в тяжёлом положении находится роль отца и мужчины в целом (почему женщины вынуждены вообще отказываться от надежды найти настоящего мужчину среди русских, что может привести фактически к изменению господствующего антропологического типа в российском государстве); надо восстанавливать качественное искусство о любви; надо помогать людям, уже нашедшим друг друга, разрешать описанные экзистенциальные конфликты, вооружая их арсеналом знаний и коллективного опыта человечества; надо связывать друг с другом вполне успешные семьи, чтобы постепенно расширять пространство развития, а не обособляться в эгоистической скорлупе своей частной жизни (ибо по закону нарастания энтропии временное благополучие может скоро кончиться, если ты не будешь развиваться вглубь и вширь)… Всего и не перечислишь, но задача данной статьи состояла в том, чтобы обрисовать программу действий сообщества, которое всерьёз заинтересовано в обсуждении проблемы любви и которое будет содействовать её решению.
А теперь рассмотрим феномен расширения социального пространства нелюбви в современной России. Если мы согласны с этим – а в качестве основания для подобного вывода может быть опыт предыдущей исторической эпохи, при которой пространство любви было несомненно шире, а само содержание любви было многообразнее и глубже – то мы тем самым можем высказать суждение: это означает прогрессирующее расширение тенденции болезни и разложения нашего социального организма. Ибо альтернативой любви является даже не ненависть: это есть противоположность любви (о чём говорилось выше), а безразличие как некое вырожденное состояние, при котором человек оказывается неспособным ни любить, ни ненавидеть – у него (неё) просто нет к этому способности. Но если мы хотя бы чуть-чуть посмотрим в будущее, то мы увидим, что состояние вырожденности есть проявление отсутствия укоренённости данного человека в бытии: он(а) отождествляется с преходящей жизнью и вряд ли что-нибудь оставит после себя в мире. Другими словами, на уровне отдельного человека безразличие ведёт к безнадёжности в смысле приоритета временности с её страданиями и преходящими наслаждениями, но самое главное: суетой (как знал ещё М. Хайдеггер); на уровне общества безразличие ведёт к прогрессирующему разрыву связей между индивидами и их объединениями, почему такое общество можно будет удерживать в каком-то целом только тремя способами: материальным интересом, насилием или идеологической манипуляцией; но все они оказываются, очевидно, ненадёжными, и такое общество, столкнувшись с ситуацией нарастающих исторических вызовов, ответит на них только всплеском ненависти и насилия (после чего уже само выживание в нём станет проблематичным)… Так что диагноз поставлен довольно-таки сильный, но само по себе это не способствует излечению: надо, чтобы больной захотел стать здоровым. Потому мы сначала рассмотрим вот эту экзистенциальную задачу качественного перехода от усиления нелюбви к возрождению любви, и только после его решения этой задачи мы можем строить какие-то программы постепенного исцеления общества в целом и каждого конкретного человека от описанной болезни.
Итак, каким образом каждый конкретно человек сможет преодолеть безразличие как состояние принципиальной неспособности к любви, а общество – враждебность и отталкивание людей друг от друга как состояние прогрессирующей дезинтеграции? Мы знаем из теории сложных систем, что выход из состояния деградации возможен благодаря тому, что система сможет увеличить свой информационный ресурс, усвоить более сложный порядок из окружающей среды, найти свой скрытый и нереализованный потенциал; путь к этому – либо инициирование саморефлексии внутри самой системы (процесс автопоэзиса), либо появление новых вызовов со стороны окружающей среды, на которые система должна будет дать ответ и при этом не разрушиться, не вступить в состояние необратимой деградации. Саморефлексия есть способность к самообучению: к этому способны не только разумные существа, но и искусственный интеллект, да и любая сложная система, где есть управляющий центр и управляемое тело: поэтому человек может поучиться у окружающего мира, может сделать всю свою жизнь предметом осмысления как единого целого; а вызовы со стороны окружающей среды продиктованы самой логикой нынешнего исторического этапа человечества: капитализм как общественный строй вступил в состояние длительного кризиса, из которого может быть выход либо в нарастании тенденций к апокалипсису, либо через качественный переход к новому гуманистическому общественному строю. Итак, где мы можем найти архимедову точку для искомого духовного переворота в личности, чтобы человек сформировал в себе своего рода духовный орган для восприятия любви? И как преодолеть дезинтеграцию в обществе?
Прежде чем отвечать на эти глобальные вопросы, то сначала можно попробовать «размять свои силы» на разрешении более поверхностных проблем. Можно сказать, что любовь – это целый разнообразный мир, и каждый найдёт в нём всё, что ему по душе; что человечество накопило богатейший опыт в этой области, и осталось только захотеть к нему приобщиться: можно идти путём искусства, религиозных традиций: прежде всего – православия, но также и других, ведь Россия – страна многонациональная (и практически во всей основных религиях именно через любовь происходит доступ в сферу сакрального); можно попытаться создать систему образования на уровне общества или – на худой конец – какого-то сообщества, например, в форме введения предметов этики и психологии семейной жизни; можно проводить праздники, где государство, гражданское общество и церковь будут совместно работать над общим делом расширения пространства любви, скажем, праздники Петра и Февронии (можно также ввести Дни матери, отца, более разнообразно праздновать День детей 1 июня) и пр. Но всё равно такое рассуждение здравого смысла не даёт нам ответа на принципиальный вопрос, каким образом человек окажется способным войти в эту сферу любви, если он сам этого не захочет? Тут лежит тайна человеческой свободы, и именно поэтому-то вопрос о любви тесно связан с вопросом о жизни и смерти, причём как индивидуальной, так и коллективной: через любовь лежит доступ в вечность, а отказ от любви влечёт в небытие…
И ключевой идеей для решения этого вопроса может быть понимание некоей глубинной самосоотнесённости любви, подобной той, которая имеется у духовных традиций: возрастать в духе может только тот, кто уже в духе; постигать истину образом может тот, кто уже понял истину хотя бы на уровне предварительного понимания; так и в любви: быть способным полюбить может только тот (та), который (ая) уже находился (лась) в пространстве любви, кого уже когда-то любили – родители или кто-то другой… Люди, что выросли в экзистенциальной пустоте в том смысле, что другие не радовались их присутствию в мире и не принимали их просто существующими – попадают в ситуацию бытийственной травмы, и излечить её будет намного сложнее, чем помочь вспомнить о любви тем, кто уже имел этот опыт по крайней мере на уровне подсознания: такие люди будут искать возмещения в разных областях карьеры, или в материальных благах, или во власти, но не находить чаемого и глубоко разочаруются в жизни в целом (значит, они станут скрытыми жизнененавистниками – а проявить свою сущность они могут, как только попадут в подходящие условия). Также и общество в целом: имеется русская пословица, восходящая к Библии (к истории Лота, которому было велено покинуть Содом): «Город стоит семью праведниками»; следовательно, развивая дальше эту народную мудрость, существует некий критический уровень пространства любви в обществе, который является условием возможности его существования; если он понижается, то люди предаются таким порокам, что нормальному человеку останется только покинуть это общество, и после завершения «исхода» начинается его самоуничтожение или завоевание извне… Значит, первый вполне практический вывод заключается в том, что образованное сообщество должно задуматься, каким образом как минимум остановить деградацию этой сферы любви, причём как в смысле сужения, так и в смысле потери глубины: надо по крайней мере не потерять тех людей, которые ещё способны любить, и если эти люди пойдут по пути духовного совершенствования в области любви (тем самым реализуя описанное диалектическое саморазвёртывание процесса любви), то они смогут даже расширять и углублять пространство любви в обществе. Что же касается остальных, не любивших и не могущих любить, то тут помогут более радикальные средства, и для описания их нам необходимо обратиться к критической теории общества.
В результате процессов последних десятилетий мы оказались направленными на путь «нисходящей эволюции», о чём уже говорилось. Смысл этого пути, по мысли А. Зиновьева, заключается в том, что происходит зеркальное переворачивание реальности: вместо преодоления процессов деградации происходит имитация деятельности, вместо гуманистических ценностей происходит погоня за иллюзиями, наконец, вместо интеграции общества возникает гибрид «рогатый заяц», который объединяет в себе уже оставленные в прошлом общественные порядки, но так, что происходит усиление негативных черт и ослабление позитивных: мы взяли всё худшее из дореволюционных порядков, из советского строя, из западного капитализма, но не можем восстановить позитивный потенциал первых двух и не способны реформировать третий по образцу социал-демократических государств Запада… Решающая причина такого безнадёжного положения лежит в следующем: Россия решила вернуться на так называемую «столбовую дорогу мировой цивилизации» как раз в то время, когда общественный строй Запада вошёл в состояние общего кризиса. И как раз в то время, когда марксизм и левая мысль в целом были бы больше всего нужными, они были отвергнуты якобы за догматизм и вытеснены из общественного сознания. А ведь имеется блестящий анализ Маркса товарного и денежного фетишизма, который объясняет то, каким образом люди капиталистического общества принимают видимость за сущность и оценивают друг друга по месту каждого в отчуждённых капиталистических отношениях вместо того, чтобы суметь присвоить родовую человеческую сущность. Марксизм имеет слабую сторону в пренебрежении духовной составляющей и потому может быть хорошо дополнен консервативной мыслью в этом аспекте: у каждого человека помимо родовой сущности имеется ещё и экзистенциально-индивидуальная сущность, которая больше, чем ансамбль общественных отношений, которая укоренена в бесконечности и с которой мы можем соприкоснуться, если пойдём путём религии (Бог ближе к нам, чем наше собственное дыхание, а искажённый Бог Фейербаха как проекция вовне человеческой родовой сущности и иллюзорное возмещение страданий действительно есть продукт искажённых человеческих отношений, потому «левая критика» христианства поучительна в смысле указания пути к восстановлению его аутентичности). Вот это соединение левой мысли с консервативной (которое, возможно, примет форму чего-то похожего на «теологию освобождения», но на русской почве) поможет нам выработать требуемую критическую перспективу для осмысления пути для преобразования общества в направлении гуманизма. Мы можем выйти из-под подчинения глобальному капитализму в роли энергетически-серьевого придатка только тогда, когда процесс нарастания кризиса первого дойдёт до определённого предела: когда метрополия входит в состояние перемен, тогда колонии и зависимые страны получают «окно возможностей», и прогрессивные силы должны быть достаточно организованными, чтобы не упустить шанс на подлинное возрождение России. Общество должно стать здоровым, и тогда оно откроется для восприятия духа любви, который, возможно, веет, где хочет и только ждёт, чтобы люди впустили его в сердце (пока что оно наполнено страстями и упадочными настроениями). То есть нужна реформа капитализма в направлении гуманистического общества по социал-демократическому опыту европейских стран, но не следуя буквально тем рекомендациям социалистов, что ведут общество к духовной деградации. А общественная сила, которая будет социальной опорой предстоящих перемен – это промышленная буржуазия (которая патриотична, в отличие от буржуазии сырьевой, компрадорской или финансовой олигархии) в союзе с прогрессивной интеллигенцией (которая будет формироваться по мере того, как в стране начнётся новая индустриализация на базе новых возможностей «цифровой экономики») и чиновничеством (которое начнёт служить возрождению России в целом, а не узким интересам конкретных группировок). Вот это оздоровление общества окажет своё косвенное влияние и на духовное состояние людей, что впали в состояние описанной выше экзистенциальной пустоты: они найдут основание для социального оптимизма, а на базе этого осознают в себе некие скрытые резервы, о которых мы сейчас не подозреваем и которые с позиции нынешних знаний могут даже показаться чем-то чудесным… Даже многонациональность России и предстоящее изменение антропологического и культурного типа могут сыграть позитивную роль: чем более разнообразны по генам родители, тем более талантливое поколение можно ожидать, а феномен двуязычия и даже больше можно сознательным образом развивать, например, в форме открытия билингвальных издательств или Интернет-ресурсов, многонациональных детских летних лагерей и т.п. Поэтому временную потерю пассионарности у русского народа можно будет восполнить за счёт взаимодействия с другими народами, вовлечёнными в орбиту «русского мира» самой логикой истории и предстоящих глобальных перемен… Может быть, тут-то и начнётся новый пассионарный толчок, который приведёт к обновлению самой природной основы российского народа: в таком случае энергия любви начнёт бить через край (хотя проблема духовной глубины любви ещё не будет тем самым решена: тут уже потребуется долгая работа интеллигенции в рамках того самого Института любви, о котором шла речь выше). Итак, благодаря критической теории общества, которая синтезирует в себе «левую» и консервативную мысль, может быть найдено основание для преодоления пессимизма в вопросе оскудения любви в России; разум поможет сердцу в том, чтобы изгнать из него дух уныния, а потом уже в него войдёт совершенно другая субстанция, и начнётся целенаправленная работа над реализацией идей, что приходят в голову интеллигенции.