Канарш Г.Ю.
Федеральное государственное бюджетное учреждение науки
Институт философии Российской академии наук,
г. Москва
Основной тренд развития современного российского общества, активно реализуемый сегодня властью – защита национальных интересов России. Этот тренд со всей очевидностью проявляет себя и на постсоветском пространстве (ситуация в Украине, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье), и на более дальних рубежах (Ближний Восток – Сирия). Безусловно, укрепление российской государственности, ее военно-политической мощи представляется важной (если не ключевой) задачей, на которую откликаются сердца большинства россиян. Однако не менее важной, с нашей точки зрения, является задача решения насущных внутриполитических проблем – и прежде всего, проблемы бедности и неравенства. Думается, что устойчивость развития России как государства-цивилизации [4] зависит сегодня в значительной мере и от того, как и в какой мере будут решаться указанные проблемы, без чего невозможно достижение внутриполитической стабильности и гражданского мира.
Итак, первый вопрос, который возникает: как же обстоят дела с бедностью и неравенством в современной России? Почему именно этот – социальный – вопрос является на сегодняшний день наиболее тревожащим? Как показывают существующие исследования, ответ на вопрос о социальном благополучии современного российского общества не является однозначным. С одной стороны, на всем протяжении 2000-х гг. (а также, начала 2010-х гг.) общее благополучие российского общества постоянно возрастало. В первую очередь, как известно, это было связано с нефтегазовыми доходами, но не только: постепенно улучшалось положение в промышленности и сельском хозяйстве, росли доходы населения. Улучшалось положение в сфере обеспеченности жильем, а также в сфере товарного потребления [5, с. 39–40]. Однако с другой стороны, рост общего благополучия сопровождался растущей социальной дифференциацией, когда доходы наиболее благополучной части населения (верхние 10%) в разы отличались от доходов нижней прослойки (нижние 10%). Так, различие в доходах верхних и нижних 10% процентов населения оценивается социологами как девятикратное, а различие между самым верхним и самым нижним процентами уже как сорокакратное [5, с. 26]. Фиксируется также крайне неравномерное распределение доходов среди населения: так, на долю 60% населения страны приходится лишь 29,9% общего объема денежных доходов [5, с. 28]. Во многом то же самое можно сказать и о росте товарного потребления. С одной стороны, как мы сказали выше, происходит его значительное увеличение, однако с другой стороны, товарное потребление существенно различается в группах населения с неодинаковым доходом.
Итак, в целом можно говорить об увеличении общего благосостояния российского общества на протяжении последних 17 лет (с начала 2000-х гг.), однако все это время рост благосостояния сопровождается увеличением социальных неравенств, что не позволяет отнести российское общество к подлинно благополучным. Более того, подавляющее большинство россиян считает существующие неравенства не только чрезмерно большими, но и нелегитимными. Ситуация усугубляется также тем, что для большинства не видно возможностей самостоятельного преодоления существующего положения дел, поскольку нынешний социальный порядок организован таким образом, что каналы восходящей социальной мобильности оказываются заблокированными. Т.е., иными словами, общество устроено так, что существующие институты служат в первую очередь интересам богатых слоев. При этом, как показывают исследования Института социологии РАН, нельзя говорить о том, что нынешние поколения россиян хотели бы жить в обществе полного социального равенства: речь идет о том, что неравенства (даже достаточно глубокие) признаются легитимными, но лишь в том случае, если они проистекают из более высокого уровня образования, квалификации, либо трудового вклада. И естественно, предполагают наличие честных возможностей для продвижения по социальной лестнице. «Таким образом, выбор общества равных возможностей – это устойчивая норма российской культуры, и, говоря о более справедливо устроенном обществе, две трети населения подразумевают именно равенство возможностей, а не доходов и уровня жизни» [3, с. 157]. Отличительной чертой российского социума в этом отношении является также то, что основные надежды по достижению социальной справедливости возлагаются на государство, однако парадокс заключается в том, что граждане не верят в возможность осуществления справедливого общественно-экономического порядка [3, с. 173].
Итак, согласно выводам социологов, справедливое общество в представлениях россиян – это общество равных возможностей, в котором существуют неравенства, но они рассматриваются как справедливые и необходимые с точки зрения развития экономики. С точки зрения же социальной структуры идеальное общество – это общество не богатых и не бедных, но общество средних слоев, отличающихся устойчивым социально-экономическим статусом и достаточно высокими стандартами потребления. В целом можно говорить о том, что такие представления вполне соответствуют европейским, и делают российскую культуру частью общеевропейской. В практическом же плане это означает необходимость более активной государственной политики, направленной как на социальную поддержку наименее обеспеченных, так и на выравнивание доходов и создания условий для роста численности среднего класса. Иными словами, существует потребность в практической реализации одного из важнейших положений Конституции РФ – положения о социальном характере российской государственности (ст. 7).
Второй вопрос, который возникает, это вопрос о том, является ли современное российское государство социальным. Если же нет, или является, но не в полном смысле (как показывают приведенные выше данные исследований), то что препятствует развитию данного типа государства в современной России, и возможно ли преодолеть данные препятствия? Опуская здесь вопрос о том, было ли советское социалистическое государство социальным (на этот счет существуют разные мнения), обратимся непосредственно к постсоветскому российскому опыту. Здесь важно то, что именно с переходом от социализма к капитализму на рубеже 1980-х – 1990-х гг. начинают складываться все основные предпосылки классического социального государства: институт частной собственности, рыночная экономика, классовая структура общества (класс предпринимателей и класс наемных работников). В этих условиях чрезвычайно важным оказывается и правовое (конституционное) закрепление самого принципа социального государства (Конституция 1993 г.), в соответствии с которым Россия провозглашалась таковым.
В то же время, возникновение социально-экономических предпосылок, а также законодательное закрепление принципа социального государства в Конституции РФ еще отнюдь не означало действительного воплощения идеи социального государства на практике. Напротив, хорошо известно, что период первой половины и середины 1990-х гг. – это чрезвычайно драматичное для российского общества время – и в политическом (противостояние ветвей власти, дошедшее до вооруженного столкновения), и в социально-экономическом отношении. Если иметь в виду экономику и социальную сферу, то это – время беспрецедентного падения промышленного производства, резкого сокращения количества рабочих мест, падение престижа рабочих и инженерных профессий, оттока квалифицированных кадров из производства и связанной с ним научной сферы в сферу коммерческую, а также появление новых социально уязвимых слоев населения, которые в условиях крайней финансовой недостаточности, фактически остались без материальной поддержки со стороны государства. Поэтому совершенно справедлив вывод о том, что в 1990-е гг. «…реальное обеспечение социальных гарантий, предоставляемых государством в форме законодательных установлений, находилась на чрезвычайно низком уровне: реальная ситуация в сфере реализации социальных прав шла прямо вразрез с закрепленной в Конституции и законах правовыми гарантиями. Население России оказалось в радикально новой ситуации, характеризующейся беспрецедентно высоким уровнем всех видов социальных рисков» [2, с. 136]. При этом справедливо отмечается, что социальная инфраструктура, оставшаяся еще со времен СССР (системы образования, здравоохранения, социального обеспечения), в условиях отсутствия попыток ее реформирования, фактически функционировала инерционным образом, а личные материальные запасы граждан были к тому времени практически истощены (в условиях либерализации цен и связанной с ней начавшейся гиперинфляцией). Поэтому, не случайно социально-экономическое положение основного количества населения России в тот период характеризуется многими исследователями как адаптация (или попросту выживание).
В то же время, именно в этот период, как мы уже отметили выше, в России начинают закладываться основы социального государства – прежде всего в форме соответствующих правовых установлений, но не только: в начале 1990-х гг. в стране, в соответствии с новыми социально-экономическими условиями (капиталистическая экономика) начинает развиваться система социального страхования, возникают ключевые для этой системы государственные учреждения: Пенсионный фонд, Фонд социального страхования, Фонд обязательного медицинского страхования (его федеральное и региональные отделения), а также просуществовавший до 2001 г. Государственный фонд занятости населения. Именно эти учреждения должны были играть в условиях новой общественно-экономической формации роль аккумулятора денежных средств для страхования основных социальных рисков и осуществления полноценной социальной политики. «Именно эти фонды существенно облегчили адаптацию населения к рынку, обеспечили социальную стабильность, несмотря на грандиозные потрясения, и заложили основы построения социального государства» [2, с. 137].
Если говорить про 2000-е гг., то они известны как период относительной стабилизации и политической, и социально-экономической ситуации в стране, связанный, с одной стороны, с политикой нового президента России В. В. Путина, а с другой – с высокими ценами на энергоносители, и получением в связи с этим государством огромных доходов от продажи нефти и газа, которые позволили расплатиться по внешним долгам, сформировать бездефицитный бюджет, и значительно поднять материальный уровень жизни населения (прежде всего за счет увеличения зарплаты, а также определенных социальных программ). В то же время, период президентства В. В. Путина – это и время значительно увеличившегося социального расслоения (основы которого были заложены еще в 1990-е гг., прежде всего в связи с массовой приватизацией). Кроме этого, внутренние противоречия этого периода (2000-е гг.) связаны также с непоследовательностью социальной политики (в частности, с отменой в начале 2000-х гг. страховых отчислений работодателей и введение Единого социального налога), а также с фактически принимавшимися попытками части политической и экономической элиты страны осуществить демонтаж социального государства под видом замены его т. н. субсидиарным государством, т. е., попросту говоря, заменить ключевой для социального государства принцип коллективной ответственности (посредством систем социального страхования, а также налогового перераспределения) принципом самоответственности граждан, лишь в вынужденных случаях дополняемым принципом общественной солидарности [2, с. 137–138].
В результате, в настоящий момент можно говорить лишь о наличии в России необходимых предпосылок для создания социального государства (социально-экономических, правовых, институциональных, ценностных), но как таковое социальное государство в России все еще не сформировано [2, с. 143].
Но что же в конечном счете является главным препятствием для складывания полноценного социального государства в России? Ответ на этот вопрос предполагает анализ фундаментальных политико-экономических оснований современного российского общества.
Как показывает, например, экономист О. А. Александрова, для современной России характерно отсутствие фундаментального консенсуса между элитами и массами, что становится главной причиной того, что социальное государство в нашей стране не развивается (а точнее, следовало бы говорить о его фактическом демонтаже). Как показывает исследователь, для всех моделей социального государства, известных в настоящее время, характерен примерно один и тот же механизм связи между экономикой и социальной сферой, который успешно «работает» одновременно на развитие и той и другой. Этот механизм заключается в наличии, с одной стороны, развитой системы социальных трансфертов, что обеспечивает массовый платежеспособный спрос, а с другой стороны, прогрессивной шкалы налогообложения, благодаря которой удается аккумулировать финансовые ресурсы для: а) их последующего частичного перераспределения, и б) необходимых вложений в развитие промышленности (инвестиций). Эти элементы дополняются также системой льготного налогообложения для тех или иных групп отечественных производителей, что также стимулирует производство. Таким образом, что характерно именно для социального государства, не экономика, и не социальная сфера оказываются однозначно доминирующими, но возникает их плодотворное взаимодействие, взаимообусловленность [1, с. 56–57].
Что же отличает в этом плане Россию? В нашей стране ситуация прямо противоположна вышеописанной модели, и она принципиально не изменилась по сравнению с концом 2000-х гг. Мы по-прежнему имеем плоскую (а не прогрессивную) шкалу налогообложения, регрессивную шкалу отчислений в социальные фонды, отсутствие специальных налогов на наследство и предметы роскоши, крайне низкие ассигнования на социальную сферу и науку, сохраняющуюся политику занижения прогнозных цен на энергоносители, «излишки» от которых вкладываются не в развитие отечественной экономики, а в соответствующие резервные фонды (а фактически, в зарубежные ценные бумаги), разительные перекосы в соотношении федерального и региональных бюджетов (когда основные расходы перекладываются на региональный и местный уровень), неадекватность управления государственным имуществом (приватизация наиболее доходных государственных активов), столь же неадекватные промышленную и кредитно-денежную политику (работающие в интересах естественных монополий, но не в интересах основной массы населения, а также мелкого и среднего бизнеса). Анализ данной ситуации вполне естественно приводит к следующему выводу: «подобная социально-экономическая политика свидетельствует о том, что вопреки риторике основной задачей российского государства по-прежнему является всемерный учет и продвижение интересов сформировавшейся в последнее двадцатилетие политико-экономической элиты и ее зарубежных партнеров. И потому нехватка бюджетных средств – следствие описанной выше политики – компенсируется за счет усиления разного рода поборов с большинства населения, перекладывания на население все большего объема платежей в социальной сфере, фактического регресса в социальных обязательствах государства, снижения доступности качественного образования и здравоохранения для существенной части россиян» (курсив мой. – Г. К.) [1, с. 61–62].
Здесь возникает закономерный вопрос: что за политико-экономическая система сложилась в настоящее время в России, какова ее природа и особенности функционирования? Как показывают другие авторитетные исследователи, эту систему можно было бы охарактеризовать как абсолютное доминирование государственной бюрократии, при одновременной слабости («рыхлости») государства. Так, отечественный исследователь социального государства, политолог А. Ф. Храмцов в своих работах предлагает именовать данную систему «бюролиберализмом», обозначая этим термином всевластие бюрократии, фактически существующей исключительно ради собственных узкокорпоративных интересов, но мимикрирующую под некий прогрессивный либеральный правящий класс, действующий во имя общего блага и – главное – в полном соответствии с мировыми стандартами социального государства [6]. Однако, как убедительно показывает исследователь, реальная ситуация такова, что в России фактически создано социальное государство для бюрократии, которое вполне успешно функционирует на трех уровнях (или ярусах, как говорит Храмцов) – федерального бюджета, уровне внебюджетных фондов и на остаточном уровне простого населения, – осуществляя политику перераспределения не «сверху вниз», как в нормальных европейских социальных государствах, а наоборот, «снизу вверх», т.е. исключительно в интересах правящего класса. Реальным выходом из данного положения могла бы стать политическая демократизация (и прежде всего, создание конкурентной партийно-политической системы, формирующей независимую законодательную власть, а также правительство), и развитие институтов гражданского общества [6, с. 227], однако надежды на скорое изменение ситуации в этих сферах весьма и весьма небольшие.
Таким образом, как бы пессимистично не звучал основной вывод, надежды на цивилизованное развитие социального государства в России по-прежнему остаются весьма туманными, по крайней мере до тех пор, пока реально не изменится сама политико-экономическая структура российского общества (т. е. не произойдет реальная дебюрократизация и рост влияния гражданских, низовых структур). Сложившаяся же ситуация (особенно рост коррупции, захвативший все сферы общества и структуры государственного управления) создает крайне опасную ситуацию в плане устойчивого развития российского общества в ситуации глобальных вызовов.
Список литературы
1. Александрова О. А. Социальное государство в современной России: развитие или демонтаж // Вестник РГГУ. 2013. №15 (116). С. 56–57.
2. Кочеткова Л. Н. Философский дискурс о социальном государстве. М.: ИНФРА-М, 2012. 216 с.
3. Мареева С. В. Справедливость и равенство в мечтах россиян и реалии современной России // «Идеальное общество» в мечтах людей в России и Китае: [монография] / [М. К. Горшков и др.]; отв. ред. М. К. Горшков, П. М. Козырева, Ли Пэйлинь, Н. Е. Тихонова; Институт социологии РАН. М.: Новый хронограф, 2016. 424 с. С. 152–174.
4. Спиридонова В. И. Россия как государство-цивилизация: философско-политический анализ [Текст] / Рос. Акад. Наук, Ин-то философии; В. И. Спиридонова, Р. И. Соколова, В. Н. Шевченко; Отв. ред.: В. И. Спиридонова, В. Н. Шевченко. М.: ИФРАН, 2016. 122 с.
5. Тихонова Н. Е. Материальная сторона жизни в мечтах россиян и в реальности // «Идеальное общество» в мечтах людей в России и Китае: [монография] / [М. К. Горшков и др.]; отв. ред. М.К. Горшков, П.М. Козырева, Ли Пэйлинь, Н. Е. Тихонова; Институт социологии РАН. М.: Новый хронограф, 2016. 424 с. С. 20–45.
6. Храмцов А. Ф. Бюрократия и социальное государство. М.: ИСРАН, 2010. 244 с.
Канарш Григорий Юрьевич – кандидат политических наук, старший научный сотрудник сектора социальной философии Института философии РАН. Эл. адрес: grigkanarsh@yandex.ru